Рыцарь Синяя Борода

Альфред Дёблин

За редкой цепочкой берёз, окаймлявшей город с северной стороны по направлению к морю, тянулась волнистая равнина, с разбросанными кое-где  по ней низкими соснами и кустарниками. Ни одна дорога не вела от пролома в городской стене к берегу моря, находившегося на расстоянии не более двухчасового пути от города. К воде можно было пройти только по крошечной тропинке, извивавшейся широкой дугой по пустынной местности. Почти повсеместно в низинах встречались топкие болотистые места с черной и вязкой как клей грязью. Здесь жили крысы и жабы. Часто проносились по воздуху сойки, хватая моллюсков. Там, где гряда холмов возвышалась сильнее всего, резко выделялись квадратные бесформенные каменный блоки, остатки разрушенных ветром утёсов. Раньше над этой землёй плескалось море. Теперь равнина лежала смущённая и холодная. И море, и земля отвернулись от неё.

Много лет тому назад эта плоская равнина необыкновенным образом попала в собственность некоего барона Паоло ди Сельви. После кругосветного путешествия он заплыл в это море через Зунд, чтобы навестить в городе отца своего первого боцмана, умершего под экватором от черной лихорадки. Он ступил на землю, излучая довольство жизнью — мечтатель, уверенный в том, что может всё подчинить себе. Он сошел по сходням, широкоплечий, с чуть кривыми ногами кавалериста. Резко дувший в то утро ветер сбросил его сидевшую набекрень капитанскую фуражку прямо в воду, так что он стоял, смеясь и с непокрытой головой среди своих друзей, напуганных этим дурным знаком. Его глаза были посажены слегка наискосок, близко к носу, короткому и курносому с глубокой ложбиной на переносице. Ясные светло-серые глаза плохо сочетались с женственно-мягким ртом и с мягкостью в голосе. Он ехал верхом на вороном жеребце, следом за повозкой, запряжённой мулами, по длинному окружному пути в город. К старику, которого он разыскивал, везли два сундука, один с вещами, оставшимися после смерти боцмана, а другой — с японскими шелками, индийскими драгоценностями и украшениями, с сибирскими мехами. Он пробыл в городе не более двух часов, потом поскакал рысью в одиночестве назад, попыхивая трубкой и смеясь, по короткому пути прямо через равнину, хотя он и не знал местности. Ничего не известно о том, что произошло на равнине в тот вечер. Вероятно, уже при въезде барон спешился и пошел в одиночестве через песок и трясину. На следующее утро барона нашли лежащим на утёсе. Он лежал на спине, вытянувшись во всю длину, и был весь покрыт глиной и водорослями. Его лицо странным образом распухло. Оно пылало и было покрыто волдырями и ожогами. Даже на правой кисти и на предплечье кожа сходила лоскутами. Находившегося в бессознательном состоянии барона уложили на носилки, отнесли наискосок по пустырю к ближайшей дороге, где реквизировали повозку с сеном, чтобы отвезти его в город. Раны зажили через неделю. Барон не знал, что с ним произошло. Лишь больничные сиделки сообщили, что его глаза к вечеру принимали страдающее испуганное выражение, и что он поднимает правую руку вверх, как бы защищаясь, и безутешно и жалобно стонет. Полностью излечившись, он подарил свою яхту первому штурману, отпустил своих людей и переехал жить в город.

Сначала он жил в домике к югу от города, совсем на лоне природы. Вокруг него порхали певчие птички. Он ни с кем не общался. Через несколько месяцев он переехал жить к городской стене в совсем маленький старый домик, откуда хорошо была видна мрачная туманная пустошь. Совершенно изменившийся недоступный человек гулял и сидел на городской стене, либо медленно ездил верхом по дороге в направлении моря. Примерно через год он прошел рано утром по улицам города до рыночной площади, где разузнал о местожительстве одного архитектора, которому  он поручил построить для себя жилище посреди пустоши на самом высоком холме за утёсом. Скрестив руки на груди, он заявил, что архитектору не нужно торопиться, ибо ему нужен настоящий замок, таинственный и обширный, обильно украшенный. Он объявил, что через полгода собирается ввести в дом супругу.

В пустошь пришли дорожники и проложили от большой дороги надёжный боковой путь к утёсу. Приехали шумные строители. Они сравняли вершину, вырезали в камне опоры и обстроили скалу, возвышавшуюся до первого этажа дома и торчащую прямо посреди комнат. Получилось широкое вытянутое здание из серого известняка с пёстрыми оконцами, как в церкви, и с изящными башенками. Посреди был воздвигнут замок, вызывавший смех у строителей и недоумение у горожан.

Едва прошёл месяц, в течение которого стены и комнаты были украшены драгоценностями, как барон привёл в замок молодую иностранку. Однажды она появилась в городском театре. Маленькая смуглянка, родом из Португалии, не отпускала руку мужа из своей. Он снова, как прежде, смеялся и всех очаровал. Вечером они танцевали на городском балу. Он поглаживал каштановую бороду и со смехом демонстрировал шрамы на правой руке. В следующий раз о португалке услышали неделю спустя, когда конный посланец ночью прискакал из замка, взломал двери дом, где жил врач, и приволок его в пустошь к трупу молодой женщины. С иссиня-красным лицом лежала она в ночной рубашке в тёмном коридоре перед своей комнатой. Рядом с ней ещё горела свеча, с которой она, несомненно, выбежала из дверей. Барон смотрел на врача неподвижным взором. Он не отвечал на вопросы, и на его лице невозможно было ничего прочесть. Из слов рыдавшей горничной врач узнал о застарелой сердечной болезни этой чужестранки. Он застегнул шубу. Смерть наступила от эмболии лёгких.

Через три недели барон снова появился в городе. Его стали приглашать в светское общество. Всё чаще он стал приезжать в город, принимал участие в охоте, турнирах и скачках, просиживал вечерами за стаканом вина и рассказывал о своих путешествиях и приключениях. Долгое время его видели весёлым, пирующим и в мечтательном настроении. Он гулял с городскими солдатами и матросами. И однажды в марте он отправился снова с двумя матросами в море. Приблизительно через полгода он прислал письмо управляющему замка, в котором говорилось, что в жилых комнатах необходимо обить стены зелёным шёлком и уложить зелёные ковры на полу, а в дамской комнате поставить орхидеи.

Он вернулся примерно через восемь месяцев после отплытия. И снова он ввёл в замок молодую иностранку. Её так и не увидел ни один горожанин. Однажды утром её обнаружили лежащей без признаков жизни во дворе замка в чёрном платье для верховой езды, с вуалью на гордом белом лице и с хлыстом в руке.

В народе, среди моряков и работников предместья перешёптывались, когда мимо проезжал верхом барон в своём чёрном кожаном плаще. Дети кричали ему вслед, бросали в него камнями и стреляли в него из рогатки.

Дочь городского советника, хрупкая блондинка, заглядывалась на него из окна. В её сизоватых глазах выступали слёзы, когда люди говорили со злобой о судьбе чёрного рыцаря. Она плакала о нём у себя в комнате, и однажды оказалась в его замке и стала его женой. Этому не смогли помешать все мольбы испуганных родственников. Толпы возмущённых людей бушевали на тёмной дороге к замку, когда меньше чем через месяц после свадьбы нежное тело девушки было обнаружено однажды вечером у пролома в стене. Полиция окружила замок для его защиты от возмущённого народа. Барона арестовали. Суд постановил эксгумировать тела трёх первых жён и провести точный химический анализ всех тел на наличие в них ядовитых веществ. Исследование оказалось безрезультатным. Барона освободили, народ бессильно грозил ему вслед, желая его растерзать, когда он с револьвером в руке медленно ехал верхом к своей пустоши, презрительно усмехаясь.

С тех пор он стал совершенно избегать город. Он жил в одиночестве на пустоши. Лишь его богатство удерживало при нём слуг в замке.

Но вот однажды в городской бухте встала на якорь небольшая яхта. Над пустошью раздался звук серебряного рожка. Мисс Ильзебилль проехала в экипаже, запряженном белой лошадью, по гладкому шоссе в город. Она поселилась в гостинице на городском рынке. Расспросила хозяина о бароне Паоло и его пресловутом замке. Во-вторых, она осведомилась, есть ли у барона сейчас жена. В-третьих, она спросила, где она может его увидеть. «На скачках, которые состоятся завтра утром в Штирминге, городском предместье».

Рано утром заложили экипаж. Грум взобрался на козлы. Мисс Ильзебилль покачивалась на мягком сиденье.

По ровным проспектам проносились экипажи и автомобили. Описав широкую дугу, они останавливались перед порталом ипподрома. Небо было голубовато-стального оттенка, навевал лёгкий ветерок. Народ торопился к ипподрому, заполнял трибуны перед обширным зелёным газоном. Над пустым пространством разносился шум голосов и топот лошадей, напоминая биенье крыльев гигантской птицы.

Мисс Ильзебилль подъехала, наконец, незадолго до старта, к ипподрому. Две кроткие белые лошади тянули открытый обитый голубой тканью экипаж по скрипучему песку.  Она вышла из экипажа в синем развевающемся бархатном платье, с белым пером на непокрытой голове. Проскользнула сквозь деревянные барьеры к своему месту. У неё была желтовато-белая кожа и правильные черты лица. Её густо-чёрные глаза медленно скользили по людям и предметам, оставляя на них след, как оставляет слизистое тело улитки. Она сидела, смеясь и жуя шоколад.

Барон Паоло стоял, прислонившись к столбу. Он с удовольствием наблюдал, как рысью подскакали белые лошади. Чтобы высматривать без помех, он надвинул мягкую фетровую шляпу на самые глаза. Когда белое страусовое перо возвысилось круто перед ним, он сошел вниз на четыре ступеньки, протиснулся боком через толпу и встал перед мисс Ильзебилль. Сложив ладони перед собой на арабский манер, он ей поклонился. Сначала она испугалась, но потом рассмеялась.

Фаворита звали Калвелло. Гнедой жеребец со стройными ногами лениво тянулся за общей группой. Уже прошли два круга, оставался решающий участок. Мисс Ильзебилль уронила серебряную обертку, оперлась твердым подбородком на руку и ликовала, восхищаясь скрытой энергией коня. Лошади приближались к финишу. Тут бело-голубой жокей наклонился к уху коня и прошептал: «Калвелло, эй, Калвелло!» Животное наклонило голову, обошло других в четыре скачка и выиграло. Мисс Ильзебилль сияла от счастья. Шум толпы раздавался над ней. По окончании преодоления препятствий, она встала и пригласила безмолвного мужчину на прогулку. Когда они проезжали по лесам к югу от города, он сообщил, что его зовут барон Паоло ди Сельви, что в эти края его занесла судьба и что он живёт на пустоши. Она сказала, что её зовут Мисс Ильзебилль. Говорят, что он потерял трёх жён в своём замке на пустоши, и она очень сочувствует его судьбе. При этих словах своей спутницы он бросил на неё хмурый взгляд и опустил поседевшую голову. Грум круто развернул белых лошадей. Они поехали назад по прямой дороге к пустоши. На повороте в аллею, ведшую к замку, дорога сузилась. Паоло взял у кучера вожжи. Лошади уперлись. Он вышел из экипажа и потащил их вперёд. Под ударами кнута они тронули, но фыркали и хотели понести, но он крепко держал вожжи.

Мрачный замок выделялся своей роскошью посреди пустоши. Над крышей флигеля женской половины возвышалась вершина белой скалы. Паоло сидел прямо в белой шляпе, его загорелые щёки и виски запали, косо посаженные серые глаза — пусты, лишь круглый мягкий рот был, как и всегда, полон тоски. Уже в сумерках они приблизились к его жилищу. У портала он дал ей на прощанье руку. Однако мисс Ильзебилль вышла из экипажа и напросилась к нему в гости на пару дней. Она желала за ним ухаживать и веселить его прекрасной музыкой. Она заняла комнату в женском флигеле.

По утрам и после обеда они катались верхом. Ильзебилль пела и играла для него на фортепьяно в покоях замка. Она носила пёстрые и русалочно-зелёные платья. Когда она танцевала на коврах, в её глазах виднелось белое мерцание. Своими блестящими зубами она сжимала чёрные косы. В облаках табачного дыма Паоло равнодушно возлежал на подушках. Потом он спускался на ковёр, его светлые глаза с любопытством наблюдали за ней. Слушал её пение под гитару, на которой играла служанка. Его голос становился звонче, его поступь быстрее. Когда они однажды стояли на балконе, она разразилась слезами, с трудом сдерживаемыми раньше. Она хотела знать, что с ним такое, она хотела ему помочь. А он взял обе её желтовато-белые руки в свои, положил их себе на лоб, бормоча слова молитвы на иностранном языке. Она повисла у него на шее, а он испуганно дрожал и громко говорил и кричал что-то, чего она не понимала. Вскоре он снова успокоился и утих, проводил мисс Ильзебилль в её комнату. А вечером, когда барон спал в мужской половине замка, она проскользнула,  упрямая и мрачная, к дверям запертой пронзённой скалой комнаты. Она трясла деревянную дверь, она с напряжением упиралась плечом — замок держался крепко. Тогда она сняла золотой крестик с шеи, помолилась матери божьей о помощи, нашла у подножия дверей торчащую задвижку, сдвинула её  большим трудом вверх, упираясь пальцем, так что у неё заболела рука.

Бесшумно отворилась дверь, мисс Ильзебилль, это нежное создание, укутанная в чёрную шаль, подняла свечу: она оказалась в уютной узкой комнате, столы и стены которой были украшены женскими безделушками. Грубая зазубренная скала играла роль широкой задней стены. Она отбрасывала странные тени в неверном свете свечи. В нише, проделанной у подножия скалы, стояло ложе под зелёным покрывалом. К ложу вели две ступени. Мисс Ильзебилль, весело приплясывая, прошла по толстому ковру, сбросила шаль, зажгла две лампы и оказалась в весьма таинственной комнате. С потолка свешивался зелёный японский шелк, картины и гобелены спокойно и мягко улыбались, и даже странная скала сверкала как некая шутливая фантазия. Она тихо прикрыла дверь, вспрыгнула на кровать, часами лежала там в полудрёме, на рассвете снова проскользнула по коридорам с свою комнату, после того как погасила за собой свет и тщательно задвинула запор на его место.  «Ничего не случилось, со мной ничего не случилось», — повторяла она счастливо про себя. Теперь она каждую ночь пробиралась в комнату со скалой, чтобы там переночевать. Но днём мисс Ильзебилль без конца болтала, пела и развлекала хозяина замка, пребывавшего в полной отрешённости. Частенько её иссиня-чёрные глаза бросали на него украдкой пронзительный взгляд, и когда однажды она танцевала перед ним с пятью шелестящими шалями, а он, смеясь над её дикими прыжками, держал её за запястья, — она бросила перед ним свою красоту и повисла у него на шее, умоляя: «Я вся ваша, Паоло!», — «В самом деле, мисс Ильзебилль, в самом деле?» И его взгляд был не пронзительным и горячим, а до того исполненным тоски, вопрошающим и безутешным, что она от него уклонилась, набросила шаль и выскользнула из комнаты. Однако он окружил её столь безмерным спокойным благоговением, что Ильзебилль с бледными щеками погрузилась в самое удивительное блаженство.

Когда они бродили по лесам, чёрный рыцарь часто носил её на руках и молился, иногда опустившись на сильные колени, на неизвестном жёстко звучащем языке. Она никогда не поднимала губ к его устам, лишь изредка брал он её желтовато-белые руки в свои и прижимал их себе ко лбу. Какие платья носила тонконогая Ильзебилль? Сколько кос из своих иссиня-чёрных волос заплетала она? Зелёное платье, как шелка в комнате со скалой, носила Ильзебилль; зелёные листья лежали на волосах, заплетённых в три тугие косы. Мисс Ильзебилль и Паоло играли и охотились вместе, они часто сидели у моря, они мечтали вдвоём. Глаза Паоло блестели.

Однажды она сказала ему, что хотела бы его о чём-то попросить. И когда Паоло дружелюбно осведомился, о чём именно, она прикусила свою нижнюю губку и заявила, что должна сказать ему что-то. Не сочтёт ли он необходимым послать в город за доктором, ибо она полагает, что немного нездорова. Губы Паоло стали снежно-белыми, он тяжело дышал, закрыв глаза: что же такое с нею? Она постоянно слышит, почти постоянно, какое-то лёгкое поскрёбывание. Это некий шум, очень отдалённый, как бы скольжение, журчание и поскрёбывание. Как будто какое-то животное бежит по песку, всё время останавливаясь, переводя дыхание. Такой тонкий звук, как бы свист. Он, встав у окна, подул в стекло, сказав хриплым голосом, что при такой болезни нет нужды во враче. Она должна рассеяться. Она должна охотиться, гулять. Лучше всего, если она отсюда уедет. Тогда мисс Ильзебилль громко рассмеялась и сказала, что обе её лошади с большим трудом добрались сюда, и теперь где же ей найти лошадей, которые смогли бы её увезти без его помощи. Коренастый мужчина повернулся, его лоб наморщен, его худое лицо пылало, он хрипло умолял: она должна уехать, уехать, уехать, он её не желает, он не желает никакой женщины и никакого мужчины, ничего не желает. Он ненавидит их всех, злорадных безрассудных существ. Она должна уехать, о! — она должна уехать. Он хотел даже дать ей нож, чтобы она вырезала из сердца свою болезнь. Когда мисс Ильзебилль, покачивая бёдрами, подошла к нему, он сделал ей шаг навстречу, шатаясь и покачиваясь, как младенец, посмотрел на неё с такой тоской и безнадёжностью, что она погладила его по голове и разразилась безудержными рыданиями, а он дрожал у её груди. Она не задавала ему вопросов, она взяла украдкой кинжал со стены и спрятала его под платьем.

Мисс Ильзебилль теперь часто выходила одна в своём тонком платье. Она добиралась, гуляя, до городской стены, приносила Паоло редкие раковины, синие камешки, терпко пахнущие нарциссы, столь любимые ею. И вот однажды, гуляя в предместье, она разговорилась с одним старым крестьянином, рассказавшим ей, что барон продался телом и душой злому чудовищу. Оно лежит с незапамятных времён там, где раньше было морское дно, на пустоши. Оно живёт в скале, и каждые два года ему нужен человек. Это похоже на сказку, но всё же это правда. Если бы женщины не были такими распутными и безбожными, бедный рыцарь давно бы освободился от власти злого чудовища. Она была довольна, услышав эту историю, так как знала об этом уже давно.

Она играла у себя в комнате с пойманной ею ящерицей. Когда Паоло однажды услышал, как она с улыбкой жалуется, что ищет в земле лишь то животное, которое скребётся, и ворчит, и шуршит, — он долго и шумно смеялся, после чего оповестил её, что он намерен пригласить из города знакомого поэта, чтобы тот развлёк её сказками и чудесными историями. Этот человек разбирается в людях.

На другое утро по ведущей к замку широкой дороге пришёл поэт. За столом они сидели втроём. Потом Паоло предложил ему сыграть роль врача для мисс Ильзебилль и излечить её от тоски. Ибо ему кажется, что это своего рода тоска, которая скребётся и шуршит внутри неё, угрожая её задушить. Поэт разговаривал с ней в её комнате с балконом. Это был стройный молодой человек с длинными руками и раскованными движениями. Он бросал на неё властные взгляды, они вместе смеялись, склонившись над её картинами. Он попросил её потанцевать, когда дикарка и сама уже этого хотела. Они танцевали вместе под шалью мисс Ильзебилль и вместе выпрыгнули с облегчением на балкон, и она смеялась над замком, над болотом и над шуршащим животным. Она согнулась над железной решеткой, громко хохоча над сумрачной пустошью. Безумной, да, безумной была она, — труп при живом теле. Пусть все допотопные животные вырвутся и разрушат счастье Паоло: она знает лишь одно животное, желающее вырваться — это она сама. Она подняла над головой полные руки, громко воззвала к морю, она хочет снова уехать прочь, она хочет путешествовать и бродить, она хочет всегда любить и всегда целовать. Ещё до наступления темноты поэт уехал. Весело напевая, она вырвала из волос зелёный листок и прикусила его губами с ещё горящими щеками.

Едва в замке стемнело, мисс Ильзебилль набросила чёрную шаль, взяла в правую руку подсвечник с горящей свечой, в левую два полена. Она хотела на прощанье поджечь комнату в скале и потом исчезнуть в ночном тумане. На море уже ждала яхта, о которой позаботился поэт, чтобы помочь ей бежать. Тяжело дыша, она шла по тёмному коридору. Из темноты ей навстречу раздались шаги. Она потихоньку выронила поленья. Это был Паоло. Ни о чём не спрашивая, он осторожно взял из её рук подсвечник и поставил на пол. Потом, ни слова не говоря, стал нежно гладить мисс Ильзебилль по голове и рукам. Чёрные глаза мисс Ильзебилль не избегали его глаз, смотревших с глубоким страданием и утешением, но, тем не менее, вызывавших в ней страх. Она испытывала спокойное участие, исходившее из всего его безмятежного облика. Его косо посаженные глаза излучали благодарность, его уста впервые приблизились к её губам, поцеловав их. Он сказал, что ещё сегодня он уезжает в город. Она притаилась в коридоре. Свеча погасла, плечи мисс Ильзебилль дрожали от непреодолимого страха. Обеими руками она подняла крестик высоко над головой, выпрямилась, оставив поленья на полу. Она должна пойти по коридору, она должна попасть в комнату. Её лицо было жёстким, затем оно беспомощно исказилось. Держа крестик над собой, мисс Ильзебилль брела по коридору, плача и кляня сама себя. Она сдвинула засов. Попав в комнату, ходила по ней взад и вперед, ломая руки, бия себя в грудь, потом задремала на мягком ковре. Во сне она услышала, как кто-то скребётся и шуршит, потом услышала громкий мужской голос, звавший её: «Ильзебилль, спасайся, спасайся, Ильзебилль!» Она выпрямилась. Из скалы проявилась бушующее пламя, горящая пасть. Скала раскололась надвое, из неё полилась вода, стало метаться ужасное морское чудовище, медуза с бесчисленными извивающимися щупальцами. Из тела медузы вырывалось дрожащее сине-красное пламя, вроде дыхания. Мисс Ильзебилль бросилась к дверям, но их не обнаружила. Тогда она закричала пронзительно и безумно: «Паоло! Паоло!». Чудовище шипело на неё. Мучительное очарование  охватило её. В смертельном страхе бросилась она к стене. Там висело сверкающее копье. Она сорвала его, бросила, не глядя, в пламя. Чуть не упав без сил, она нашла дверь, побежала, крича и размахивая руками по немым коридорам. Упала перед дверью своей комнаты.

До самого утра лежала гордая мисс Ильзебилль. Поднявшись, она с непреклонным спокойствием сняла туфли и чулки, развязала косы и вышла из дома босиком, в одном только тонком платье, направляясь по пустоши к городу, туда, где стояли берёзы. Она ни разу не оглянулась. За ней бушевало море, откуда доносились шум и громыхание. Огромная волна, представлявшая собой стену шириной в добрую милю, прорвала плотины и дамбы и понеслась, катясь и пенясь, по заколдованной равнине, вновь покрыв то, что ей некогда принадлежало, — и серый замок, и много спящих несчастных людей. Чудовищная вода бросала свои волны вплоть до стоявшей перед самым городом горы, где росли берёзы. Ильзебилль брела вверх по этой горе. И когда она шла меж деревьев, на лес опустился туман. Из одного дерева, у которого она молилась и на которое повесила свой крестик, исходил тонкий-тонкий дымок, пахнущий слаще сирени. Он опустился на бредущую Ильзебилль, так что она оказалась окутанной складками широкого благовонного плаща. Она не видел ничего ни на шаг впереди, ни на шаг позади себя. И когда она заметила, что её укутал плащ Божьей матери, она начала плакать, как робкая девочка. Всё быстрее и быстрее бежала она, спотыкаясь на каждом шагу. «Но я хотела бы жить, ах, матерь Божья, позволь мне ещё полюбоваться на цветы, позволь мне ещё посмотреть на птичек. Ах, матерь Божья, будь ко мне добра. Я вижу — ты добра ко мне, как и я к тебе». Её губы побледнели. Она становилась всё тоньше и тоньше. Вздохнув, она исчезла в тонком тумане, нависшем над берёзами.

Уже солнце поднялось над водой, когда, выезжая через пролом в стене из города, появился всадник на чёрном коне, скакавший медленной рысью. Всадник преодолел гору, и когда стоял на вершине, то увидел, как на многие мили перед ним пенилась серая бушующая вода, — и ни дороги, ни замка. Он слез с коня, привязал его к дереву и пошёл между берёзами. На одной висел маленький золотой крестик. Вокруг этого дерева в воздухе витал сладкий аромат. Он снял мягкую шляпу, опустился на колени и приложил лоб к коре дерева: «Великий страх даровала ты нам, милосердная Матерь Божья, великую любовь даровала ты нам, милосердная Матерь Божья».

Жители ещё раз увидели, как по городу пронёсся чёрный всадник в тот день, когда разрушилась дамба. Затем о нём вновь услышали через много лет, когда бушевала война в Центральной Америке. Вождь партизанского отряда, воевавшего против язычников-индейцев, он пал вместе со всеми своими людьми при вероломном нападении врагов.

 

Tags: Deutsch, story.